На главную страницу

Научные тексты

Книги

Воспоминания

Публицистика

Каратэ-До

Рисунки

Контакты

 

 

 

Д.И. Дубровский

Обман.

Философско-психологический анализ.

 

 Глава 4.   САМООБМАН

 

dubrov obman.jpg

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие ко второму изданию

1. Природа обмана

1.1. Общая характеристика

1.2. Правда как высшая ценность

1.3. Намеренный и ненамеренный обман. Голос совести

1.4 Структура обмана. Взаимоотношения «обманывающего», «обманываемого» и «обманутого»

1.5.Социальные функции обмана

2. Проблема добродетельного обмана

2.1. Суть добродетельного обмана

2.2. Разновидности добродетельного обмана

2.3. Цели добродетельного обмана

2.4. Связь аксиологических и праксеологических аспектов добродетельного обмана. Польза и правда

2.5. Ложь Н.И. Бухарина. О необходимости различать благонамеренность и благо­детельность обмана

2.6. Что такое добродетельный обман со стороны государства и его органов?

3. Полуправда: ее природа и социальные функции

3.1. Целостность и полнота правды

3.2. Неполная правда и ее разновидности

3.3. Цели полуправды. Всегда ли она означает обман?

3.4 Процессуальность правды и двоякая функция полуправды

3.5. Полуправда как средство обмана

4. Самообман

4.1. Общая характеристика. Склонность к самообману

4.2 Формы и способы самообмана

4.3 Стойкость самообмана и пути его преодоления

Приложения

I. Взаимозависимость знания и незнания

I.1. Субъект познания и основные гносеологические ситуации

I.2. Знание о знании

I.3. Незнание о знании

I.4. Знание о незнании

I.5. Незнание о незнании. Допроблемная и предпроблемная ситуации

ii. К проблеме «другого сознания»

ii.1. «Сознание», «Другое сознание»,«Другая субъективная реальность»

ii.2. Основные вопросы

ii.3. Возможны ли критерии диагностики «Другой субъективной реальности»?

ii.4. «Аргумент от аналогии»

ii.5. «Мое сознание» и «Другое сознание»

ii.6. «Народная психология», герменевтика и «Другое сознание»

ii.7. О перспективе расшифровки мозговых нейродинамических кодов явлений субъективной реальности

IIi. Самопознание: накануне XXI века

IV. Смысл смерти и достоинство личности

V. ВЕЛИЧИЕ ЭПИХАРИДЫ

VI. ЕЩЕ РАЗ О ПРОБЛЕМЕ ДОБРОДЕТЕЛЬНОГО ОБМАНА. КАНТ И СОВРЕМЕННОСТЬ

VI. 1.Несостоятельность концепции Канта

VI. 2. Каков способ существования и действенности моральных норм? Четырехмерность категориальной структуры метатеоретического уровня этики

VI.3. Абсолютное и всеобщее в теоретических конструкциях этики

VI.4. Продолжим «оправдательные аргументы»

VI.5. Как быть с самообманом? Феномен «отрешенности от себя»

VI.6. Природа человека, обман и этические проблемы

VII. О СОВЕРШЕНСТВОВАНИИ ЧЕЛОВЕКА. ВОЗМОЖНО ЛИ ЭТО?

 

 

 

 

 

4.1. Общая характеристика. Склонность к самообману

 

Наше переломное время, растущая тревога за судьбу земной цивилизации настоятельно требуют мужественного самопознания, реалис­тического понимания человека – его подлинных свойств и потребностей, возможностей его саморазвития. Одно из главных препятствий на этом пути – склонность человека к самообману.

В точном смысле слова самообман – особая разновидность обмана и, следовательно, должен характеризоваться общими признаками послед­него. Но в каком смысле возможен обман самого себя? Ведь обман – это дезинформация, ложное сообщение. Будучи обманутым, субъект при­нимает за истинное, верное, подлинное, справедливое (и наоборот) то, что таковым не является.

Структура обмана является достаточно сложной. В ней важно раз­личать действие и результат (обман может выступать лишь в качестве действия, которое не достигает цели: не воспринимается тем, кому адре­совано, встречается скептически или разоблачается и т.п.). Как уже было показано в главе 1, элементарный анализ обнаруживает здесь не два, а три типа субъектов: с одной стороны, того, кто обманывает («обманывающего»), а с другой – того, кого обманывают («обманываемого»), и того, кто обманут («обманутого»). Весьма часто последние два субъекта не совпадают. Не только отдельный человек, но и различные коллективные субъекты (в том числе институциональные) могут, как уже отмечалось выступать одновременно в роли «обманывающего», «обманываемого» и «обманутого», совмещать в себе эти качества в самых разнообразных отношениях.

Особенность самообмана состоит, очевидно, в том, что тут обма­нывающий, обманываемый и обманутый совмещаются в одном лице и в одной и той же плоскости. Это относится и к отдельной личности, и к социальному институту, к группе, народу, человечеству.

Понятие самообмана обычно прилагается к случаям результативным. Однако нельзя не учитывать и такую реальность, как интенция к самообману: иногда человек хотел бы закрыть глаза, чтобы не видеть крайне тяжкие для него вещи, хотел бы обмануть себя, но не выходит. У него сохраняется своего рода двойственность сознания, желание верить в желаемое не переходит в подлинную веру, критически осмысливается. Действительный самообман как результат «прозрачен» для субъекта, не осознается в актуальном плане, охраняется верой. В дальнейшем, конечно, факт самообмана может быть установлен субъектом (обна­ружившим свое заблуждение), но это означает преодоление самообмана. Он был, но сейчас его уже нет. Вместо него, правда, остается или возникает другой самообман.

Каждый из нас постоянно подвержен тем или иным формам самообмана, о чем речь впереди. Подобно тому, как обман одного субъекта другим всегда выступает в качестве коммуникативного феномена, есть атрибут социальной коммуникации, самообман есть ат­рибут аутокоммуникации. Это прослеживается во всей истории западно­европейской культуры.

Явление самообмана четко зафиксировано уже в диалогах Платона, хотя выступает тут преимущественно в эпистемологическом аспекте – как заблуждение в оценке собственного знания. Особенность этого заблуждения в том, что оно вызвано не столько внешними обстоя­тельствами, сколько ограниченностью разума, природными склонностями человека. В диалоге «Кратил» Сократ говорит, что он и сам дивится своей мудрости и одновременно не доверяет ей. «Видимо, мне еще самому нужно разобраться в том, что я, собственно, говорю. Ибо тяжелее всего быть обманутым самим собой. Ведь тогда обманщик неотступно следует за тобой и всегда находится рядом, разве это не ужасно?» [1].

Таким образом, чтобы избежать обмана, надо быть начеку, проверять себя, проявлять недоверчивость не только к другим, но и к самому себе. Но тут встают новые вопросы: «что такое я сам?», «насколько я самостоятелен в своих решениях и оценках?», «несу ли я за них полную ответственность?». Ведь если в своем выборе я не самостоятелен, то тогда трудно признать и настоящий самообман. В рассуждениях Сократа обнаруживаются моменты парадоксальности, ибо он убежден, что на его решения влияет некая сверхличностная сила – его «даймонион», голосу которого он безгранично доверяет. Этот голос сообщает «знамения ге­ниев», которые являются «либо богами, либо детьми богов».

Разумеется, даймонион никогда не лжет, выполняя к тому же не наставительную, а лишь охранительную функцию, предостерегает от дурных поступков. Его голос способен разоблачать самообман. Но он приходит на помощь далеко не всегда. Я должен каким-то образом различать свой собственный внутренний голос, который способен вводить меня в заблуждение, а может быть и правдивым, от голоса даймониона, возвещающего непререкаемую истину. Но как разделить в себе со всей определенностью эти два голоса так, чтобы они не смешивались. Только сделав это, можно возложить ответственность за обман на самого себя.

Даймонион вполне логично истолковывается Сократом как божест­венное в душе человека, как голос совести, как то, что отвлекает от всего низкого, мелкого, призрачного. Однако божественное в душе, к сожалению, слишком часто не может совладать с низменным и пошлым, отступая перед ними. Оно не имеет решающей силы в душе человека, а постольку и не может нести ответственности за производимый ею выбор. Божественное в душе человека обладает достоинством беспрекословной истинности, но не власти и воли, поэтому оно не способно препятствовать во многих случаях даже примитивному самообману.

 Как свидетельствует в своих «Воспоминаниях» Ксенофонт, Сократ не чуждался обращения к оракулам, чтобы узнать волю богов, так как исполнять эту волю – значит творить добро. Но, следуя их воле, человек теряет свободу. Обретает же он ее, когда действует по своей воле, но тогда ему грозит опасность обмана и самообмана. В итоге Сократ полагает, что человек свободен лишь отчасти, многое от него не зависит, навязывается ему извне. Однако признание хотя бы частичной свободы вполне достаточно для обоснования возможности самообмана.

Несмотря на противоречивость концепции Сократа, она задает верное направление для анализа проблемы самообмана. Ключевой вопрос тут – свобода воли. Все, кто отрицает свободу воли, обязаны отрицать и самообман как специфический феномен. Последний для них оказывается обычным обманом. Остановимся на этом подробнее.

Отрицание свободы воли (свободы выбора) выступает в разных формах, которые здесь нет возможности рассматривать. Общим для них является жесткая детерминистская установка, почерпнутая из натура­листического, прежде всего физикалистского мировоззрения. С этой точки зрения детерминизм в психической сфере не отличается от детерминизма биологических и физических процессов. Все изменения в психической сфере вызываются действием биологических, химических, физических факторов. Поэтому бессмысленно говорить о самодетерминации психи­ческих процессов, о какой-то особой психической активности и тем паче о свободе воли [2].

Логический позитивист Пратт сравнивает свободу воли с явлением конвергенции рельсов. Каждый человек видит, как сливаются уходящие вдаль рельсы. Точно так же нам кажется, что мы обладаем свободой воли. Но это – такая же иллюзия, как и конвергенция рельсов, ибо в физическом мире, которому подчинена наша психика, все имеет свою причину, мы просто не в состоянии отобразить и учесть эти причины, не знаем о них, в силу чего нам кажется, что мы по собственному желанию и решению совершаем выбор и поступаем так, а не иначе [3]. Явления, относимые к самообману, считаются вызванными теми или иными внешними причинами и соответственно квалифицируются как обычные заблуждения.

Однако логически убедительное построение еще не служит гарантией реального постижения действительности. В физикалистских и вообще натуралистических концепциях психики, исключающих самообман, есть, конечно, рациональный момент. Самообман и производимый извне обман тесно связаны, поддерживают друг друга и переходят один в другой. Социальный обман (со стороны правящей партии, политиков, государст­венных органов и т.п.) невозможен без подкрепляющего его самообмана. Кроме того, всякое конкретное явление самообмана так или иначе детерминировано. Здесь играют роль и внешние воздействия, в том числе случайные. Можно говорить и о вероятностной детерминации со стороны эволюционно-генетических факторов, особенностях психофизиологической организации данного индивида, вызванных внешними условиями его развития и т.д. Но в сущности своей это есть явление психической самодетерминации, включающее уровень бессоз-нательного.

Здесь будет уместно отметить, что и сам основатель психоанализа относится к числу тех, кто отрицал свободу воли. По его мнению, это не более, чем субъективное чувство, ибо «детерминирование» психических феноменов происходит без пробелов[4]. Между тем концепция Фрейда играет существенную роль в понимании многих проявлений самообмана. Фрейд допускает противоречие, отрицая свободу воли, но признавая ответст­венность личности за свои поступки.

Подобные противоречия прояв­ляются у многих авторов, обсуждавших эту тему, что связано с нечеткой интерпретацией понятий свободы воли и детерминизма. Для Фрейда, как видно, они исключают друг друга. Но с этим нельзя согласиться, ибо в ряде отношений они либо логически совместимы, либо дополнительны. Если учесть к тому же, что свобода воли может интерпретироваться посредством понятия самодетерминации и что она носит лишь частичный характер (сохраняет свое качество лишь в некоторых случаях, некоторых действиях), то легко допустить категорию детерминизма для описания поведения личности, ответственной за свои действия. Так же обстоит дело и с отношением детерминизма и самообмана.

Рассмотрим подробнее содержание феномена самообмана, опираясь на философскую литературу. За последние тридцать лет анализу этого феномена посвящено значительное число работ логико-эпистемологического плана. В них явления самообмана описываются и исследуются в терминах знания и веры, главное внимание уделяется рассмотрению возникающих при таком подходе парадоксов. Ведь если я обманываю себя, то я должен скрывать нечто от самого себя или сообщать себе ложную информацию, принимая ее за истинную.

 Это означает, что я должен знать то, что данная информация является ложной и одновременно быть убежденным, что она является истинной. А постольку самообман определяется как такое состояние, когда субъект одно­временно верит в Р и в не-Р. При этом подчеркивается, что речь идет именно о вере, а не о знании, ибо можно знать, думать, что Р, но не верить в это. Вера, понимаемая в широком смысле, это – особая психическая модальность, главный механизм санкционирования воспринимаемой информации, того, что полагается реальным (или нереальным).

Некоторые авторы, однако, вообще отрицают феномен самообмана в качестве реального феномена психической жизни человека. Они делают такой вывод на том основании, что нельзя одновременно твердо верить и не верить в одно и тоже [5]. Большинство же участников дискуссии, которая за послед­ние десятилетия несколько раз то вспыхивала, то угасала, признавая реальность самообмана, пытались преодолеть указанный парадокс на путях логико-эпистемологического анализа. Однако, на наш взгляд, эта цель вряд ли может считаться достигнутой, несмотря на изобре­тательность участников дискуссии, стремившихся избежать сугубо психо­логических объяснений, т.е. обращения к таким весьма неопределенным, по их словам, представлениям как бессознательное знание, полувера, множественное Я и т.п.

Надо, видимо, признать, что путем сугубо логического анализа проб­лема самообмана решена быть не может. Это связано с тем, что субъект логического суждения существует в жестко заданной системе значений истины и имеет мало общего с реальным субъектом самообмана. Логи­ческий акт не допускает противоречия в суждении, когда утверждается, что данный субъект в одно и то же время и в одном и том же смысле и отношении знает и не знает, что Р. Если он только знает или только не знает, то это не обман вообще или, по крайней мере, не самообман, а обычное заблуждение, вызванное соответствующими при­чинами. Примерно так стремятся преодолеть парадокс те авторы, которые предпочитают оставаться в рамках логико-эпистемологического подхода [6].

Однако большинство участников дискуссий о самообмане не соблюдают логико-эпистемоло-гического целомудрия и так или иначе выходят в сферу психологических, этических и других описаний и оценок. Например, Кент Бах называет самообман «шизоидным актом непосредственного и осознаваемого создания у себя веры в то, во что я не верю», или, наоборот, «неверия в то, во что я верю» [7]. В качестве способа самообмана он ставит на первый план рационализацию, подчеркивая высокую интеллектуальную активность субъекта в процессе описания мотивов собственного поведения. В ходе такого самоописания субъект не от­вергает факты, противоречащие его интересам, но конструирует ги­потезы, которые совместимы с его желаниями [8]. И нужно добавить: совместимы с некоторым набором этических и иных норм, соблюдение которых входит в число существенных условий поддерживания субъектом своей личностной и социальной значимости.

Некоторые авторы справедливо отмечают недостаточность чисто сциентистских подходов к проблеме самообмана, подчеркивают преиму­щества художественной литературы. Это характерно, например, для Э. Палмера. Он ссылается на «Дневники» Андре Жида, в которых блестяще отображен феномен самообмана, показывает неадекватность описания этого феномена в терминах честности и нечестности. Он приходит к выводу, что источник самообмана надо полагать не в противоречиях суждений и оценок, а в особом противоречивом состоянии души, которое наиболее конкретно и полнокровно выражается средствами искусства [9].

Действительно, психическая реальность противоречива практически в любом своем измерении. Человеческое Я многомерно, не поддается линейному упорядочиванию образующих его смыслов и интенций. Это наиболее подходящий предмет для языка поэзии:

Душа моя со мной играет в прятки

И лжет, рисуя все не так, как есть;

Я с радостью приемлю фальшь и лесть,

Хоть изучил давно ее повадки,

И сторонюсь, храня обман мой сладкий,

Того, кто мне несет дурную весть;

Я знаю сам невзгод моих не счесть,

Но лучше думать, будто все в порядке [10].

 

В этом отрывке из сонета выдающегося испанского поэта Хуана Боскана ярко выражено одно из типичных проявлений самообмана, распола-гающихся в чрезвычайно широком диапазоне – от совершенно вытесненных и целиком нерефлексируемых до осознаваемых в той или иной степени, представляющих не столько состоявшийся акт самообмана, сколько склонность к нему, стремление уйти от горькой правды, от жестокой реальности, отнимающей последние надежды. Весь этот диапазон, по крайней мере, в своих основных звеньях, представлен в душевной жизни каждого человека.

Приведем высказывание Ларошфуко, тонко подмечавшего многие нюансы самообмана, стыдливо скрываемого человеком, но тем не менее неизбежного в обыденной жизни. «Люди безутешны, когда их обма­нывают враги или предают друзья, но они нередко испытывают удо­вольствие, когда обманывают или предают себя сами» [11]. «Так же легко обмануть себя и не заметить этого, как трудно обмануть другого и не быть изобличенным» [12]. «Не следует обижаться на людей, утаивших от нас правду: мы и сами постоянно утаиваем ее от себя» [13].

 Разоблачительный пафос Ларошфуко оставляет, впрочем, ощущение некоторой поверхностности. Да, действительно, человек не столь привержен к правде и истине, как это им прокламируется, особенно в оценках самого себя. Но почему для него столь важна хотя бы видимость такой приверженности? Почему, втайне изменяя правде, публично он изображает верность ей? Почему для него столь важна видимость такой приверженности, соблюдение декорума честности? Эта потребность образует более глубокий уровень самообмана, заложенного в социальной природе человека.

 Вот еще один афоризм Ларошфуко: «Каждый человек, кем бы он ни был, старается напустить на себя такой вид и надеть такую личину, чтобы его приняли за того, кем он хочет казаться; поэтому можно сказать, что общество состоит из одних только личин» [14]. А отсюда почва, питающая лживость в отношении с самим собой: «Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец начинаем притворяться перед собой» [15]. Но ведь зачастую притворство представляет искусную имитацию безупречных в нравственном отношении помыслов и намерений, приверженности к высшим ценностям, маскировку низменного и примитивного. Трудно не видеть, что привер­женность к правде и высшим ценностям, даже в своем эфемерном, демонстративном виде, составляет важнейшее условие всякой социальной коммуникации.

Нужно отметить, однако, что «разоблачительная» тенденция Ларош­фуко характерна для этико-психологического подхода к явлениям самообмана. Особенно резко выражена эта тенденция у Ницше, одер­жимого страстью срывать все маски с этого слабого, двуличного, изолгавшегося человеческого существа, измучившего себя в потугах обрести «сверхчеловеческие» ценности. Самообман – плата за неизбывное стремление к совершенству. Осуждение, сарказм, горькая насмешка – никакой снисходительности к человеческой слабости и смертности. «Ах вы, чудаковатые актеры и самообманщики», «хитроумные защитники своих предрассудков», которым подлинность заменяет «великолепная манера самоинсценировки» и которые «ухитряются сами затуманить свою память».

Под бичом Ницше ненавистное лицедейство извивается, корчится, казалось бы, в агонии, но вопреки всему снова и снова доказывает свою неимоверную живучесть, бессмертность. Поэтический гений Ницше питает мазохистская беспощадность, граничащая с потребностью самоуничтожения. Лживость человека с самим собой он выводит из его фундаментального свойства – «воли к неведению, к неясному и неистинному знанию», которая не менее сильна, чем воля к власти. «Среди каких же упрощений и извращений живет человек! Стоит только вставить себе глаза, способные созерцать такое чудо, и не перестанешь удивляться!» [16]. Впрочем, у Ницше можно встретить допущения о том, что обман заключен в самой сущности вещей, что сам мир, в котором мы живем, ошибочен. Из такой предпосылки, конечно, нетрудно вывести и «волю к обману» [17].

Позиция тотального самоосуждения лишает надежды, рождает эти­ческий и гносеологический нигилизм. У нас сейчас она в моде, несмотря на то, что враждебна творческой активности. Это путь упрочения комплексов неполноценности, оправдания слабоволия и безответственности.

Гораздо более конструктивно проблема самообмана ставится и обсуж­дается Сартром. Он развивает мысли о боязни свободы и истины, высказанные Кьеркегором и Ницше, концентрирует внимание на феномене бегства от реальности. Самообман выступает у Сартра как «дурная вера», которая обусловлена «нечистой рефлексией». Человек обречен быть свободным, его бытие по самой своей сути есть свободное бытие. В каждый момент своего бытия он выбирает себя и несет ответственность за свой выбор, ибо во всех случаях обладает некоторым осознанием собственной мотивации. Факт бегства от свободы и, значит, от реальности состоит в перекладывании ответственности за выбор на других или на так называемые объективные обстоятельства. С этим и связано обычно явление самообмана.

По словам Сартра, сознание «содержит в себе непрерывный риск дурной веры». Даже стремление быть до конца искренним с самим собой нередко оказывается формой самообмана. И тем не менее эта ущерб­ность духа может распознаваться и преодолеваться с помощью «чистой рефлексии».

Конечно, в нескольких словах трудно выразить подход Сартра к проблеме самообмана. Но суть его определяется общей онтологической посылкой о фундаментальных свойствах человека. Хотя Сартр пытается устранить понятие природы человека как некоторого основания своих экзистенциальных построений, в том числе касающихся самообмана, обойтись без него невозможно (что видно хотя бы на примере постулата о свободе человека). Даже если это понятие выступает под другим названием, оно фиксирует некоторые существенные инварианты био­логической и психической организации человеческих индивидов, которые обусловливают необходимость или высокую вероятность определенных склонностей, потребностей, некоторого образа действий. И если ут­верждается, что человек вообще склонен к самообману, то естественно выводить это свойство из особенностей его природы.

Склонность к самообману, очевидно, означает склонность к сокрытию истины о себе. Это проявляется в нежелании знать правду, в бессоз­нательном уклонении от некоторых знаний о себе, в их вытеснении, а нередко и в активном поддержании иллюзорных самоотображений и всевозможных «выгодных» верований: ведь когда убеждения выгодны, они особенно убедительны. Такого рода склонность свойственна в той или иной степени всем людям, отвечает некоему родовому интересу. Русский философ С.Н. Трубецкой говорит даже об «инстинктивном самообмане», в котором есть истина, ибо инстинкт «преследует великие и общие родовые цели и обманывает индивидуальность» [18].

В склонности к самообману можно видеть проявление инстинкта само­сохранения, характерного для живого существа, наделенного сознанием и, следовательно, пониманием своей смертности, своего ничтожества перед абсолютом. Самообман – способ поддержания витальных сил, предохра­нения жизненной целостности от разрушительных актов самосознания.

В отличие от «инстинктивного» самообмана, развитие культуры созда­вало многочисленные социальные механизмы, призванные примирять с действительностью, успокаивать, укреплять надежду. Но чтобы успешно лечить, надо иметь больных.

Вряд ли будет преувеличением считать, что вся христианская культура пронизана чувством ничтожества человека, ущербности его природы. Вспомним Августина, который проповедовал, что человеческая природа проникнута лживой двойственностью и что он может избежать ее, лишь обратившись к Богу. Ничтожество человека – лейтмотив протес­тантизма. Согласно Лютеру, человеческая природа зла и порочна. Че­ловеку остается лишь самоуничижение, говорил Кальвин. «Ибо ничто так не побуждает нас возложить на Господа все наше доверие и упование, как неверие в себя и тревога, вытекающая из осознания нашего ничто­жества» [19]. Мы хорошо знаем, что временами в истории «наше доверие и упование» возлагалось на «Фюрера» или «Великого вождя всех народов».

Действительно, в подавляющей массе своей люди слабы как в этическом, так и в волевом отношении. Это выражается в недостатке знаний, мужества, стойкости, верности, силы духа и т.п. Немногие люди выдерживают испытание властью, богатством, почестями, а с другой стороны, – болью, горем, нищетой, унижением достоинства. Слабость – это неспособность реализации высших побуждений, редукция ценностей и целей. Однако при этом действует компенсаторный механизм, под­держивающий самоуважение индивида, веру в себя и достаточно высокий уровень деятельной энергии. Действие этого механизма вызывает на­иболее распространенные проявления самообмана.

Склонность к самообману означает тенденцию к неподлинной аутокоммуникации, которая способна поддерживать систему психологической защиты, привычные формы самоидентификации. Особенно часто мы видим это в экстремальных условиях, в предельном напряжении, ам­бивалентности, в пике фрустрации и т.п. Фрагментарность личности – «составленность» Я из казалось бы несовместимых смыслообразующих частей (склонностей, оценок), взаимоисключающих интенций также делает неподлинную аутокоммуникацию, по-видимому, единственно возможным средством сохранения тождества личности (хотя бы слабого, балансирующего на грани патологии). Рассмотрение феномена самообмана под углом зрения психопатических процессов, развития различных психопатологических состояний – особая тема, требующая специального исследования.

Таким образом, самообман выполняет разнообразные функции – от психической регуляции отдельных субструктур личности и поддержания энергетического тонуса при решении текущих задач до глобальной саморегуляции и сохранения тождества личности.

 

4.2. Формы и способы самообмана

Выше мы не раз уже касались этого вопроса, но он требует более аналитичного и систематического изложения. Не претендуя на такое изложение, мы хотели бы все же более четко зафиксировать «типичные» формы и способы самообмана. Но для этого целесообразно вначале хотя бы кратко выяснить вопрос о предмете самообмана.

В первом приближении можно выделить три области: 1) когда человек обманывает себя относительно самого себя (своих действительных ка­честв, знаний, достигнутых результатов, своего будущего и т.п.); 2) когда он обманывает себя относительно других субъектов (отдельных лиц, групп, организаций и т.п.), оценивая их качества, намерения, возмож­ности, их отношения к нему и т.п.; 3) когда он обманывает себя относительно каких-либо предметов (их существования, местоположения, стоимости, функциональных возможностей и т.д.), событий и обстоя­тельств.

Если речь идет о тех случаях самообмана, когда его предметом служит индивидуальный, коллективный или институциональный субъект, то они связаны обычно с неверной оценкой смыслов, ценностей и интенций.

Для более детального анализа можно взять предложенную нами модель ценностно-смысловой структуры субъективной реальности, представляющую собой конкретизацию отношения модальностей Я и не-Я. В ней в качестве не-Я выступают следующие ценностно-смысловые блоки: 1) предметность; 2) телесность; 3) собственное Я; 4) другое Я; 5) Мы (социальная общность, с которой я себя иденти­фицирую); 6) Они (социальная общность, которой я себя противополагаю, по отношению к которой я враждебен, насторожен, подозрителен или равнодушен); 7) Абсолют (Бог, Природа, Вечное, Идеал и т.п.) [20].

Каждая из перечисленных категорий выражает одновременно фунда­ментальный для человеческого сознания смысл и соответствующий класс ценностей. Именно они и образуют категориальную сетку объектов самообмана, эквивалентную, разумеется, их антиподу, тому, что квалифицируется как истинное, подлинное, верное, справедливое.

Обычный обман, производимый со стороны другого субъекта, пре­следующего, например, корыстные цели, возможен только тогда, когда обманываемый сохраняет веру в истинность, правдивость, правильность сообщаемой ему информации. Только в таком случае ложная информация «усваивается» и способна обрести действенный статус, т.е. вызвать соответствующий акт, поступок. Категории истинности и подлинности в их наиболее абстрактном виде выполняют в сознании функцию санк­ционирующего механизма, разделяющего реальное и нереальное. В такой же мере самообман придает желаемому статус действительного, реаль­ного, а нежелаемому, опасному, вредному – статус нереального или слишком маловероятного; иногда же он достигает своей цели, размывая грань между реальным и нереальным, создавая некую спасительную неопределенность.

Многие формы и способы самообмана четко зафиксированы психо­анализом. Преследуя цель оправдания мотивов и поступков, самообман выступает в форме искусной рационализации. Нередко рационализация настолько правдоподобна и убедительна, что принимается за чистую монету не только субъектом самообмана, но и другими субъектами. Рационализация как форма самообмана демонстрирует высокие образцы творческой изобретательности, глубокое понимание тончайших нюансов психологии оправдания. Жаль, что исследователи творчества крайне не внимательны к этой области, они нашли бы тут несравненные образцы.

Потребность в самообмане продуцирует правдоподобные объясни­тельные и оправдательные построения. Такие продукты рационализации представляют собой следующие виды обоснования: 1) обоснование того, что мотивы или поступки целиком отвечают нравственным нормам, что действия совершались во имя истины, справедливости, гуманизма, в интересах других людей, народа, человечества; 2) обоснование того, что действие совершено не по воле субъекта, что он выполнял волю Бога, государства, служебный долг, военный приказ, не имел выбора, совершенно не понимал смысла творимого действия, был орудием другого; нередко в этом случае производится ссылка на факторы, парализующие сознание и волю: болезнь, крайнюю усталость, опьянение, аффект, таинственные силы (как правило, злонамеренные и неконтролируемые личностью).

 Наконец особый вид обоснования (3) связан с возложением вины на другого субъекта, действия, намерения, слова которого и привели якобы к некоторому неблаговидному результату, тому, что ему нанесен ущерб (мной или с моего ведома), так что он сам и виноват во всем: сюда же относятся и те случаи, когда субъект, причиняя другому вред из-за халатности, равнодушия, в результате аффективной вспышки или корыстных побуждений доказывает, что действовал в интересах послед­него (например, характерные для сталинских времен жестокие наказания за мельчайшие провинности оправдывались задачами воспитания и перевоспитания враждебно настроенных элементов, из которых – в их же интересах! – надо сделать строителей комму-нистического общества).

Типичным механизмом самообмана, хорошо изученным в рамках психоанализа, является проекция. Благодаря проекции формируется образ врага или виновника наших неудач. Отношения с ними служат целям психологической защиты и саморегуляции. Отсюда – необходимость врага, ибо, как тонко подметил К. Юнг, само существование врага – огромное облегчение для нашей совести. Чем хуже дела в обществе, тем более настоятельно нуждается оно во врагах и тем больше находит оно объектов для негативных проекций. Это убедительно демонстрирует наш исторический опыт – такого изобилия внешних и внутренних врагов, как у нас, не было, пожалуй, ни у кого. И надо признать, что вера в реальность этих врагов носила массовый характер, самообман постоянно подкреплялся официальным обманом. Как видим, проекция в качестве механизма самообмана исправно действует как на уровне индивидуального, так и на уровнях группового и массового субъектов. То же самое справедливо утверждать и о таком, столь же хорошо изученном механизме самообмана, как вытеснение.

По справедливому замечанию З.М. Какабадзе, «обманывая себя, люди нуждаются в поддержке друг друга, они и на этом поприще плохо переносят одиночество» [21]. Типичные для данного времени самообманы носят коллективный характер, что способствует взаимоиндуцированию и упрочению в общественном сознании соответствующих иллюзий и мифов.

Поскольку ядром индивидуального сознания является определенное содержание общественного сознания, усвоенное в процессе социализации и под постоянным влиянием социальных институтов, каждый человек заведомо находится в плену некоторых господствующих символов веры, идеалов, традиций, норм, идеологических клише. Сквозь их призму он смотрит на окружающие явления и оценивает их. Человек, подчиненный общности, усвоивший ее ценности, по словам Ницше, «непременно становится лжецом» [22].

Пусть это сказано слишком сильно, однако власть над умами индивидов общественных идей остается непреложным фактом. Последние, будучи усвоены, претендуют на выражение некого надличностного объективного содержания, истинность которого удостоверена великим авторитетом («богом», «историей», «народом», «государством» и т.п.). Люди охотно становятся приверженцами «учений», социальных мифов, ибо последние поставляют индивиду столь необходимые ему смыслы существования, укореняют его в бытии. На поверку часто оказывается, что это квазисмыслы, но до тех пор, пока человек испытывает чувство причастности к великому, возвышенному, вечному, пока действует «дурная вера», это не имеет значения.

Самообман такого рода питается фунда-ментальной потребностью человека в обретении смысла существования. На это обстоятельство обращают недостаточное внимание. Как убедительно показал В. Франкл, человек не выносит экзистенциального вакуума, «борьба за смысл жизни» является основной движущей силой (а не стремление к удовольствию) [23].

В зависимости от уровня своего интеллек-туального и духовного развития человек выбирает, усваивает «готовые» смыслы, становится привер­женцем «учений», сулящих «великое», «прекрасное будущее», «торжество добра и справедливости» и т.п. Трагический опыт массового самообмана в результате приверженности к марксизму-ленинизму – неоце-нимый вклад в мировую культуру. Это предстоит еще глубоко понять новому поко­лению.

Василий Гроссман говорит о «гипнотической силе великих идей» и об «идейных идиотах», порождаемых этой силой [24]. Вбитые в голову с пеле­нок, эти идеи формируют базисные структуры сознания, определяя особенности мировосприятия и приоритетные векторы активности, по­давляя непосредственные, спонтанные проявления чувства справедли­вости, эмпатии, интуитивные оценки добропорядочности, подлинности, здравомыслия, подавляя голос совести. Феномен «теоретического чело­века» блестяще описан Достоевским, который не только разоблачил подоплеку оправдания посредством «идейности» и связанные с ней игры самообмана, но и предвосхитил ужасы революционного фанатизма. Нам известны и более ранние примеры размышлений на аналогичные темы. «С какой легкостью и самодовольством злодействует человек, когда верит, что творит доброе дело!» (Паскаль).

Исследование самообмана предполагает кропотливый анализ сложных отношений и взаимопроникновений личного и публичного, индивидуаль­ного и общественного, тщательного рассмотрения противоречивого про­цесса самоосознания, предполагающего «отстранение» от окружающей среды, творческое самополагание личности в неблагоприятных социаль­ных условиях.

Интересно свидетельство известного пианиста Андрея Гаврилова, размышляющего о задаче развития собственной индиви­дуальности: «Но парадокс заключается в том, что, осознав свое “я”, моментально ощущаешь кругом огромное нагромождение лжи, которой все подчиняются – кто-то сознательно, кто-то бессознательно, кто-то просто из-за пассивности. Причем подчас трудно определить, что есть правда, а что неправда, понять, что есть твое, а что впиталось в результате пропагандистской обработки» [25].

Эта неопределенность, зыбу­чая среда полуправды, постоянное воздействие средств массовой информации, привычные идейные клише, обыденные символы веры, расхожие мнения – питательная почва самообмана. К тому же самообманные структуры в сознании подпитываются «положительными» фактами, которые отчасти представляют собой продукт интерпретации, задаваемой этой же структурой (диапазон такой интерпретации огромен, вплоть до возможности «темное» представлять «светлым», и наоборот), а отчасти являются реальными событиями положительного свойства, ко­торыми всегда богата жизнь.

Но главное значение имеют те системы общественных коммуникаций, в которые включены массы людей. Эти системы складываются исторически, приобретают высокую устойчивость и, собственно, представляют наличную социальную реальность, задаю­щую индивидам их социальные роли, а, следовательно, формы и нормы поведения, «правила игры». Будучи вовлеченным в эти «игры», человек во многих отношениях теряет границу между условным и подлинным.

Ролевая условность становится его способом существования. Не потому ли столь велик удельный вес в нашей цивилизации актеров и актерства, искусства сценического изображения и всевозможных игр. Всепроникающее лицедейство есть некая неотъемлемая реальность общест­венной и личной жизни. Талантливый актер, умеет изображать для нас кого-то иного, представляться великим, добрым, страдающим, любящим, или ужасным негодяем, обманщиком, лицемером. Мастер имитации, преображения, заставляющий нас поверить в кино или на сцене, что он тот, кого он сейчас изображает (бесподобный Гамлет, настоящий Ленин!) – вот одна из самых значимых, почитаемых, обожаемых, влиятельных фигур общества. И этим удостоверяется актерство как социальная потребность, высокая ценность искусства имитации. Вряд ли нужно доказывать, что это составляет благоприятную почву для самообмана (как для индивидуальных, так и для коллективных субъектов). Разумеется, анализ социальных источников самообмана требует специального исследования, мы отметили лишь некоторые моменты, важные для понимания атрибутивного характера самообмана, его глубоких оснований в человеческих коммуникациях.

 

4.3. Стойкость самообмана и пути его преодоления

 

Сложившийся самообман обычно весьма устойчив, прочен. Это обус­ловлено тем, что соответствующая ценностно-смысловая структура (убеждение, вера, оценка) образует своего рода динамический гештальт, оказывается самоорганизующейся структурой, поддерживающей свою целостность и определен-ность. Она является существенным элементом обширной многомерной структуры, представляющей тождество личности.

Механизмы поддержания самоидентичности имеют тенденцию сохранять наличный состав существенных элементов данной структуры. Поэтому сложившийся самообман поддерживается и со стороны глобальных личностных структур, глубоко укорененных в бессознательной сфере.

Угроза идентичности есть симптом переоценки ценности, творческий фактор самопреобразования. Но чаще всего защитные механизмы пре­секают начавшуюся цепную реакцию преобразований. Это, как правило, означает вытеснение, подавление возникших сомнений, подозрений. Если по поводу экзистенциально значимых знаний, оценок, убеждений (считавшихся незыблемыми истинами) возникают сомнения и если это влечет исследование, самоанализ, самокритику, то бывают два исхода. Чаще всего восстанавливается статус-кво.

Мы уже отмечали способность сложившихся обманных ценностно-смысловых структур «перерабаты­вать», «поглощать» или, наоборот, отметать практически любые противо­речащие сообщения и наблюдения, мнения и доказательства. Поэтому самоанализ, самокритика могут быть действенными в одном измерении и совершенно неадекватными в другом.

В процессах восстановления статус-кво ведущую роль играет механизм вытеснения, а это значит, что противоречащие наблюдения, оценки и т.п. накапливаются, интегрируют­ся на уровне бессозна-тельного. Так называемые прозрения, озарения, мгновенно возникающее понимание истинного положения вещей (после длительного заблуждения) подготавливаются опытом, процессами пере­работки информации в недрах бессознательного.

Разумеется, разоблачение самообмана во многих случаях связано с первостепенной ролью внешних стимулов. Но в ряде примеров это прежде всего продукт напряженной внутренней работы, стремление к правде, ставшее жизненно необходимым. И очевидна чрезвычайная вариативность форм разоблачения самообмана.

Один из типичных процессов преодоления самообмана блестяще описан Л.Н. Толстым в его «Исповеди». Речь идет о «вере в прогресс». «Я был одним из жрецов ее», – говорит Л.Н. Толстой. Исключительно точно, шаг за шагом раскрывает он процесс нарастания сомнений, их приливы и отливы, их углубления, напряженную работу мысли, отчаяние, надежду и ее утрату: «...на меня стали находить минуты сначала недоумения, остановки жизни, как будто я не знал, как мне жить, что мне делать, и я терялся и впадал в уныние». Он показывает, как этот длительный, противоречивый процесс приводит к перелому, к ясному сознанию, что «вера эта – обман», – одно из типичных суеверий, «которыми люди заслоняют от себя свое непонимание, жизни» [26].

Такое разоблачение самообмана знаменует духовное возвышение лич­ности, преодоление интеллектуальной ограниченности, узости мировос­приятия. Это нормальный процесс самопознания и саморазвития личности, в связи с чем уместно привести слова известного физика Макса Борна: «Теперь я смотрю на мою прежнюю веру в превосходство науки над другими формами человеческого мышления как на самообман» [27].

Вместе с тем надо признать, что разоблачение самообмана далеко не всегда ведет к возвышению духовного и интеллектуального уровня личности. Крушение «возвышающего обмана» или «утешающего», «обнадеживающего», «воодушевляю-щего» обмана способно вызывать разруши­тельный личностный кризис, резко ослабляющий возможности саморегуляции, усиление пессимистических установок, морального релятивизма, цинизма, падение творческого потенциала. Подобные переломы чреваты утратой смысла жизни, нравственным опустошением, суицидом. Обна­жение самообмана может привести к шоку.

Еще К. Юнг отмечал, что снятие всех проекций способно подорвать механизмы психологической защиты, психорегуляции, нарушить типические формы человеческих взаимоотношений, уничтожить «тот мост иллюзий, через который могут легко устремляться любовь и ненависть». В качестве средства саморегуляции в экстремальных ситуациях выступает спасительная амби­валентность – мать полуправды о себе, того, что можно в равной степени назвать и полусамообманом, «осцилирующего сознания», колеб­лющегося между верой и неверием.

И все же, несмотря на пользу самообмана, личность фундаментальным образом ориентирована на правду вообще и правду о себе – ориентирована даже ценой самообмана. Этот парадокс пока еще не­достаточно осмыслен. Он знаменует фундамен-тальный экзистенциаль­ный смысл для человека правды, подлинности как решающего фактора духовной самоорганизации, как идеала общения с самим собой и с другими.

Поэтому выявление самообмана может служить терапевтическим фактором, что демонстрирует нам психоанализ, в котором терапевтические процедуры имеют форму самопознания, предполагают прояснение и преодоление индивидуальных мифов, освобождение из плена ложных символов веры, искусных рационализаций.

 Но психоаналитические методы составляют лишь часть герменевтики самообмана как искусства пости­жения подлинных смыслов, закодированных в символических дебрях субъективной реальности, скрытых под многоярусным камуфляжем социальных ролей, невротических поз и ситуационных игровых пере­воплощений.

 Систематический анализ герменевтики самообмана, харак­терного для западной культуры, ждет еще своего исследователя.

Безусловна связь самообмана с человеческой познавательной спо­собностью. Стремление к истине не выдерживает конкуренции со стремлением к успеху. Лишь в малой степени самоутверждение дос­тигается путем настойчивого поиска истины, которая нередко мешает продвижению к цели (разумеется, речь идет не о тех знаниях, которые необходимы на данном этапе решения практической задачи).

По-видимому, самообман служит одним из проявлений той фундаментальной асимметрии, которая обнаруживается в структуре нашей познавательной деятельности. Эта асимметрия состоит в том, что все главные познавательные усилия направлены во внешний мир; там же полагаются и наиболее значимые ценности, генерирующие человеческую активность, цели деятельности.

На этом фоне самопознание выглядит крайне редуцированным и убогим, соответственно ничтожна энергия, направ­ляемая на самопреобразование, самосовершенствование. Нетрудно увидеть, однако, существенную зависимость познания внешнего мира от познания человеком самого себя (в том числе своих подлинных потребностей и возможностей).

Слабое самопознание, во многих отно­шениях неадекватное, густо насыщенное самообманом, вызывает деформацию познавательных и практических процессов, обусловливает неподлинность целей деятельности, нарастание абсурда, экологических противоречий, ставящих под вопрос само существование человеческой цивилизации.

Последние десятилетия резко углубили указанную асимметрию. Возрастание технической и интеллектуально-компьютерной мощи сочетается с усилением духовной и душевной слабости человека, склонного ко все более утонченным формам самообмана.

Будущее человечества во многом зави­сит от того, удастся ли преодолеть асимметрию между познанием (и преобразованием) внешнего мира и самопознанием (и самопреобразованием), обрести новые жизненные смыслы и новые компенсаторные средства, способные конкурировать с соответствующими средствами самообмана.

Быть может, преодоление основных форм само­обмана, до сих пор свойственных человечеству в целом, ознаменует новый тип его идентичности и социальной самоорганизации, ограничение потребительских вожделений, творчество новых жизнеутверж­дающих смыслов и ценностей, способных повысить степень человечности нашей цивилизации, а тем самым и ее жизнестойкость.

Таков важнейший ракурс проблемы самообмана, требующей не только философского, но и серьезного психологического, психиатрического и широкого культурологического осмысления.

 

 

 

 

 

Читать далее Приложения

В начало Содержание

 

 

 

 

 



[1] Платон. Кратил, 428 d.

[2] Симонов П.В. Эмоциональный мозг. М., 1981.

[3] Pratt С.С. Free Will // Mind, Matter and Method. Minneapolis, 1966. p. 184. Согласно Пратту, свобода воли – самообман. С нашей точки зрения, это весьма интересный случай, когда реальное явление объявляется иллюзорным, это – своего рода самообман наоборот.

[4] Фрейд З. Психопатология обыденной жизни. М., 1923. С. 220.

[5] См., например: Palush S. Self-Deception // Inquiry, 1967, 10. p. 268–278. Reilly P. Self-Deception: Resolving the Epistemological Paradox // Personalist, 1976, 57. p. 393; Hight M.R. A Study of Self-Deception. New-Jersy, 1980.

[6] Кipр D. On Self-Deception // The Philosophical Quartely, 1980. vol. 30, № 121.

[7] Bach Kent. An Analysis of Self-Deception // Philosophical and Phenomenological Research, 1981. vol. XLI, № 3. p. 352.

[8] Ibid. p. 359.

[9] Palmer A. Characterizing Self-Deception // Mind, 1979. vol. 88, № 359.

[10] Европейские поэты Возрождения. М., 1974. С. 547.

[11] Ларошфуко Франсуа де. Мемуары. Максимы. Л., 1971. С.159.

[12] Ларошфуко Франсуа де. Мемуары. Максимы. Л., 1971. С.159.

 [13] Ларошфуко Франсуа де. Мемуары. Максимы. Л., 1971. С. 192.

[14] Ларошфуко Франсуа де. Мемуары. Максимы. Л., 1971. С. 170.

[15] Ларошфуко Франсуа де. Мемуары. Максимы. Л., 1971. С.159.

[16] Ницше, Фридрих. По ту сторону добра и зла // Вопросы филос. 1989, № 5. С. 124, 126, 127, 136, 144, 142. Эта страсть к разоблачению личности обнаруживается у выдающихся мыслителей слишком часто. Вспомним хотя бы Руссо с его стремлением «срывать маски» не только с других, но и с самого себя. Но за содранной с мясом маской, как правило, обнаруживает себя другая, еще более «естественная», напрочь сросшаяся с лицом (см.: Руссо Ж.-Ж. Избр. соч.: В 3-х т. Т. 3. М., 1961. С. 669).

[17] Там же. С. 124–125 и др.

[18] Трубецкой С.Н. Чему нам надо учиться у материализма // Вопросы философии, 1989, № 5. С. 109.

[19] Цит. по: Фромм Эрих. Бегство от свободы. М., 1990. С. 79.

[20] Дубровский Д.И. Проблема идеального. М., 1983. С. 76–100.

[21] Какабадзе З.М. Человек как философская проблема. Тбилиси, 1970. С. 22.

[22] Ницше, Фридрих. Сумерки богов. М., 1986. С. 80.

[23] Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.

[24] Гроссман Василий. Жизнь и судьба // Октябрь, 1988, № 1. С. 109.

[25] Огонек. 1989, № 49. С. 6.

[26] Толстой Л.Н. Исповедь.

[27] Борн М. Физика в жизни моего поколения. М., 1963. С. 7.